Отлучение от груди

Отлучение от груди (отнимать от груди, отсадить от грудей).

Действие, сопровождавшееся определенным ритуалом и знаменовавшее переход
от грудного вскармливания ребенка к взрослой пище. Отлучение происходило в
период от полутора до трех лет (см. Кормление) и было одним из самых важных
переходных возрастных этапов раннего детства; оно связывалось с изменениями
в физическом облике ребенка (смена прозвища <<сидун>> на <<ходун(ок)>>),
совпадавшими с началом речи, и отмечало выход из младенчества. Ритуал
отлучения означал также прерывание непосредственной связи с матерью.

Время проведения ритуала строго регламентировалось. Часто оно
приходилось <<на ягоды>>, то есть на летние месяцы, когда созревали ягоды,
фрукты, овощи, которые давали детям <<для угомону>> -- в утешение. Но,
например, в Рязанской губ. лето, наоборот, считалось неблагоприятным
временем: <<Летом не отнимали -- понос бывает>>. В русском Полесье от груди
отлучали весной или осенью, зима при этом исключалась, так как считалось,
что ребенок, когда вырастет, рано поседеет. Обычно за месяц до отлучения
материнское молоко начинали постепенно подменять коровьим. При этом
ритуальный переход на взрослую пищу могли приурочить к благоприятному дню в
мясоед: <<легкому>> дню недели (вторнику, четвергу, субботе), дню, <<когда
нет святого мученика>>, первому воскресенью новолуния, а также Чистому
четвергу, воскресенью перед Масленицей, датам памяти снятых и праведников
-- покровителей материнства и детства. Иногда предпочтение отдавали дню
рождения или дню недели, в который ребенок родился.


В день отлучения мать с ребенком должна была отстоять обедню в церкви и
подойти к причастию. Иногда заказывали и специальный молебен. Чтобы
<<отсадить ребенка от грудей>> и облегчить ему переход на взрослую пищу,
процесс кормления грудью старались сделать невкусным, непривлекательным для
ребенка: сосок мазали перцем, солью или горчицей, <<обманным>> способом
показывали отсутствие груди, грудь мазали сажей, прятали за пазуху щетку
или кусок меха и, показывая, говорили: <<Титю у мамы бука съела; вон какая
страшная стала! Смотри, не тронь, а то и тебя съест>>, В Олонецкой губ.,
где О. от г. совпадало с отлучением от зыбки (см. Колыбель), после подобных
слов в комнату вбегал кто-нибудь из домашних в вывороченном тулупе, хватал
зыбку и уносил ее, а ребенку говорили, что это приходил бука.


В ритуальных действиях и сопровождающих приговорах доминировала
семантика перехода на свою хлеб-соль и отделения младенца от матери. При
этом в некоторых местах хлеб в разговоре с детьми именовался <<папкой>>:
<<На во кусочек папки, съешь его>> (Брянское Полесье). Оформление в
самостоятельную личность <<вочеловечивание>> ребенка отразилось в
характеристике хлеба как Богом данной пищи в ритуальных присловьях:
<<Возьми, Господи, младенца Петра на свои хлеба>> (Пензенская губ.). Чаще
всего ребенка торжественно усаживали за стол и предлагали отведать хлеба с
солью, вкладывали в ручки лепешку и яйцо и т. п. В Саратовской губ. мать
при этом трижды кланялась своему чаду и <<прощалась>> с ним. В Орловской
губ. зажигали перед образом свечу, молились и мать, покормив ребенка
хлебом, посыпанным солью, и напоив водой из чашки, брала его на руки,
целовала и со словами: <<Дай Бог час от груди отстать, а к хлебушку
пристать. Пошли тебе Бог семеро ног>> -- передавала кому-нибудь из
домашних, а сама уходила на три дня к соседям, <<пока ребенок перестанет
тосковать>>. Чтобы младенец легче пережил отлучение и не заболел от тоски,
в Олонецкой губ. произносили специальный заговор: <<Приде красна весна,
сойдут белые снега, оголятся серые горючие камни. Отпали бы тоска и
телесная сухота от белых грудей, от буйной головы, от черных бровей, от
ясных очей, от бела лица, от ретивого сердца. Семьдесят жил и семьдесят
суставов, и в едином суставе ключ и замок. Во веки веков. Аминь>>.


Символическое отделение ребенка от матери (разграничение их тел) было
целью проведения последнего кормления грудью (Орловская губ.) или первого
'кормления взрослой пищей на пороге дома -- границе своего и чужого
пространства. В Пудожском у. Олонецкой губ. мать кормила ребенка через
порог с приговором: <<Я тебя пососела и покормила, а ты нонче меня пой и
корми: ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Иди на свои хлеба>>, после чего
закрывала дверь. Способом, близким по значению к окончанию вскармливания,
было сцеживание молока на порог дома или на раскаленную печь, что, кроме
того, должно было способствовать подсыханию молока. Молоко на раскаленной
печи означало его <<уничтожение>>: <<Как прикипит молоко, так и пройдет
все>>. Но это могло привести к тому, что при рождении следующих детей у
женщины не будет молока. Иногда молоко отсадившей ребенка матери
<<отчиркивали>> в чашку, делали это вдали от посторонних глаз (иначе
<<груди закоменят, ломота приключится, чирьями возьмутся>>) и выливали к
стенке в подполье, чтобы никто не ходил и солнце не жгло. Повсеместно
существовало правило: отлученному ни в коем случае не давали грудь вновь.
Про дважды отнятого от груди говорили, что он имеет дурной глаз, может
сглазить или испортить.


В качестве этапного перехода О. от г. давало возможность программировать
будущее ребенка или получать информацию о нем. Поэтому в некоторых
местностях в этот день гадали. Перед ребенком раскладывали предметы,
символизировавшие различные занятия, и смотрели, что он выберет: деньги --
будет торговать или будет богат, книгу -- потянется к знаниям, нож -- будет
хороший мастеровой (а девочка-- хорошая стряпуха), хлеб -- вырастет
отличным крестьянином, веретено (для девочки) -- будет пряхой.

-----------------------------------